Наконец лестница кончилась, и Исабель с удивлением огляделась: она вышла на заросшую зеленой травой площадку под открытым небом внутри высокой круглой изгороди, сложенной из того же розоватого песчаника, который составлял сердцевину утеса. Джеймс махнул рукой и скрылся за изгородью. В верхней части изгороди виднелись несколько окошек, внизу – прямоугольная дверь.

Исабель обошла круглую площадку. В одном месте стена рухнула, открывая вторую, идущую параллельно. Девушка догадалась, что это и есть остатки древней башни, о которой ей рассказывал Линдсей, – у башни были двойные стены. Исабель с любопытством их оглядела: пространство между стенами имело поперечные перекрытия, на которых, по-видимому, находились какие-то помещения.

Из-за стены появился Джеймс – по-прежнему с птицей, но уже без факела.

– Мы в древней башне, – сказал он, обводя рукой стены, – построенной каким-то давно сгинувшим и забытым народом.

– Должно быть, он состоял из настоящих великанов, если судить по размеру плит, из которых сложены лестница и стены.

Линдсей улыбнулся одним уголком рта.

– О них ничего не известно, кроме того, что они сооружали в разных местах такие вот башни. В более поздние времена из этих башен делали фундаменты замков и крепостей. К счастью, на Эйрд-Крэг не так легко подняться, и здесь башня уцелела.

– О туннеле, прорубленном в толще камня, забыли…

– Похоже на то.

– Должно быть, умер последний из тех, кто знал тайну, – предположила Исабель, и Линдсей кивнул. С пасмурного неба упали первые капли дождя.

– Пойдем, – Линдсей потянул Исабель за собой.

Он привел ее к провалу в стене, там оказалась лестница, подобная той, что вывела их на поверхность, и молодые люди поднялись по ней на подобие галереи между стенами. На галерее располагалось несколько маленьких комнатушек. На внутренней стене тянулся ряд маленьких квадратных окон, смотревших на покрытую травой площадку, на которую выходил туннель.

Джеймс вошел в одну из комнатушек, прилегавших к внешней стене, – темную, без окон, освещенную только светом из дверного проема. Из мебели там была только длинная скамья у стены да три деревянных насеста. Горец усадил Гэвина на один из них и пояснил:

– Здесь я прежде держал свою птицу.

– Астолат? – спросила девушка.

– Да, – кивнул Линдсей, почесывая грудку Гэвину. – Колпачок с нашего питомца снимать пока не будем, пусть отдохнет, бедолага. Но только не очень долго, не то он забудет все, чему научился. Идем, Исабель.

Они вышли из каморки, поднялись выше, на следующую галерею, и вошли в каморку, прилепившуюся к внутренней стене; оконце, в которое сочился дневной свет, позволяло рассмотреть обстановку: грубую каменную скамью, стол и кровать с тюфяком, покрытым шкурами животных и одеялами. Только эти одеяла да маленький каменный очаг в углу как-то смягчали суровость спартанского убранства.

– Это твоя комната? – спросила Исабель.

– Да.

– Роскошное жилище для лесного разбойника, – заметила девушка без всякой насмешки, пройдя вперед и потрогав массивное, сложенное из камней основание ложа. – Я думала, что разбойники живут в мрачных пещерах, в дуплах больших деревьев или просто под открытым небом. – Ты не так уж далека от истины, – отозвался Линдсей. – Но из этого правила есть приятные исключения: некоторые из нас уютно устраиваются в развалинах древних крепостей. Правда, где бы ни жил наш брат лесной разбойник, он нигде не чувствует себя дома, – добавил он, и в его словах послышалась неподдельная печаль. – А ты устраивайся в соседней комнате, – он махнул рукой на дверной проем в смежной перегородке.

Исабель подошла к нему и заглянула внутрь. Вторая комната оказалась почти точной копией первой: такое же маленькое окошко с видом на круглую площадку внутри башни, такая же каменная мебель, правда, без тюфяка и одеял.

Простота обстановки подействовала на нее умиротворяюще. Исабель села на скамью возле окна и посмотрела на круглый двор – там шел дождь. Она зябко передернула плечами и порадовалась, что у нее есть крыша над головой.

– Сейчас я разведу огонь, – заглянул в дверь Линдсей, – и станет тепло, а потом поедим. У нас есть запас еды, так что скоро ты почувствуешь себя здесь как дома.

Исабель молча кивнула. Она очень устала и проголодалась. Когда Линдсей исчез за дверью, она обессиленно привалилась к стене возле окна и стала наблюдать за дождем. Мало-помалу он превратился в настоящий ливень.

Она со вздохом закрыла глаза. Господи, как можно было согласиться на участие в такой безумной затее? Ведь эта древняя башня на вершине неприступного утеса – самая настоящая тюрьма!

Единственный шанс вновь выйти на волю – положиться на слово лесного разбойника, которому она, Исабель, доверила свою жизнь и свободу.

– Дождь, кажется, перестал, – сказала девушка.

Джеймс кивнул, лишь на мгновение отвлекшись от птицы, забившейся в очередном припадке. В углу его комнаты, где они сидели втроем, весело пылал очаг, распространяя приятное тепло. Исабель и горец уже пообедали хлебом с сыром, присланными Элис, и запили их красным вином из здешних запасов.

Джеймс с сожалением вздохнул, наблюдая, как бьется упрямая птица. С тех пор как с нее был снят колпачок, припадки следовали один за другим, словно последнее путешествие привело Гэвина в неизбывную ярость.

– Нет, эту птицу невозможно приручить, – с горечью сказал горец. – Похоже, первый владелец неправильно с ней обращался и вконец испортил.

– Тогда Гэвин точно не из ловчих птиц моего отца, – заметила Исабель, подходя поближе. – Папа – очень опытный сокольничий.

Гэвин наконец стал затихать и вскоре повис вниз головой, растеряв последние силы. Джеймс бережно посадил его обратно на руку и сокрушенно покачал головой:

– Видимо, я зря потратил на него время – я не могу ничего исправить. Чтобы приручить эту птицу, нужно поистине безграничное терпение.

– Но тебе терпения не занимать, – возразила Исабель. – Если кому-то и по плечу такая задача, то только тебе.

– Ты меня переоцениваешь, – хмыкнул он. – Птица безнадежна, поверь.

– Нет, не верю. – Девушка погладила спинку сокола. – Давайте же, сэр Гэвин, докажите, что вы поддаетесь дрессировке.

– Я думал, ты хочешь, чтобы я его отпустил на волю, – удивился горец.

– Правильно, хочу, но ты же сам говорил, что сначала у него должно зажить крыло.

– Да, и готов это повторить. – Линдсей вытащил из мешочка у пояса серое перо, потерянное Гэвином в одном из припадков, и принялся поглаживать им лапы и грудку птицы.

Гэвин сердито посмотрел на людей своими золотистыми глазами и втянул голову в плечи, выставив вперед крылья, так что их кончики касались руки Линдсея; когти птицы беспокойно сжимались и разжимались.

– Кажется, он голоден, – сказал Линдсей, – видишь его когти? И из сил он совсем выбился, но все же не собирается сдаваться. – Горец вытащил из мешочка кусочек мяса и скормил птице. – Смотри, бедняга все такой же растрепанный, как в тот день, когда я снял его с дерева. А как он помял себе хвостовые перья во время припадков! Теперь их придется выпрямлять, а это, доложу я тебе, не самая приятная процедура, – мрачно добавил он.

– Давай отложим дрессировку, – предложила девушка, наблюдая за Линдсеем. – Ты ведь устал не меньше птицы. Просто покорми ее, дай поспать и как следует выспись сам, а потом со свежими силами начнешь все сначала.

– Ты права, я тоже устал, но дрессировку нельзя прерывать, потому что иначе все пойдет насмарку. Лучше всего было бы его отпустить, но из-за больного крыла он не сможет охотиться и погибнет.

– Это очень благородно с твоей стороны – так заботиться о птице.

Джеймс поднял брови, удивленный и польщенный комплиментом. К тому же в голосе девушки явно звучала симпатия, и это согрело ему душу. Но стоит ли показывать Исабель, как много для него значит ее поддержка? Нет, пожалуй, не стоит…

– Ба, что я слышу! – криво усмехнулся Линдсей. – И это вы говорите о человеке, которого все считают подлым предателем?